Отец моей бабушки – Иван Алексеевич Балибалов, журналист и писатель. Почетный гражданин города Кемерово
2 июля Иван Алексеевич ушел на сборный пункт, размещавшийся в здании школы в соцгороде. Рано утром следующего дня их колонна уже шла к старому вокзалу. Параллельно ей шли женщины, многие из них плакали. Проводы были короткими, быстро объявили посадку и воинский эшелон двинулся запад.
… Воевать мой дед пошел будучи старшим сержантом и получил он первое ранение на 118 день войны и был в госпитале под Костромой,
В канун 1942 года он был выписан, и новый год встречал уже в городе Шадринске — курсантом Московского военно-политического училища имени В. И. Ленина. Учеба продолжалась недолго.
После окончания этого училища прадедушка, профессиональный журналист ( до войны он работал зав. промышленным отделом газеты «Кузбасс»), направлялся армейскую газету, он уже оформлял документы, но в одночасье все изменилось. Он пишет жене: «…судьбе было угодно посмеяться надо мной, и вот я теперь попал в кавалерию. Сейчас – политрук эскадрона в казачьем кубанском полку… Судьба меня забросила в далекий край, в котором я никогда ранее не был. Впрочем, я сейчас нахожусь недалеко от того места, где ты когда-то была и привезла оттуда шаль (Анастасия Павловна до войны отдыхала в Пятигорске)…».
По рассказам бабушки знаю, что он на Кавказе был ранен, болел долго, лежал в Кизляре в госпитале. Был очень тяжелый переход через Ногайские степи, где не было ни воды, ни соли, а из еды одна баранина. Опять ранение, но в госпиталь не пошел, боялся отстать от своих. раны долго не заживали.
Уже спустя много лет после войны прадед рассказывал бабушке об обороне Кавказа. У них не хватало ни снарядов, ни еды. Довольно часто им стреляли в спину из чеченских аулов. От Пятигорска они спустились к Туапсе, там оставалась узкая полоска земли вдоль морского побережья. Там он присутствовал на встрече с членом Военного Совета, наркомом Л. М. Кагановичем, который собрал политруков и поставил задачу — не дать фашистам выйти к Черному морю и перерезать железную дорогу.
Рассказывая об этой встрече, дед говорил, что выступление Кагановича очень вдохновило его, он почувствовал прилив сил. Главное – в его словах была уверенность в победе. Затем он рассказывал, что после выступлений участников партактива Л.М. Каганович спросил: все ли из присутствующих готовы стоять насмерть, ведь на них – политруков, должны равняться солдаты. Он попросил выйти из строя тех, кто не уверен в собственных силах. Бабушка не поверила отцу:»Неужели кто-то вышел? Ведь его сразу «к стенке»…» на что он ответил, что из 2 – 3 сотен участников актива вышло примерно 30-40 человек. Никого из них не арестовали, но сняли с командных должностей.. Все понимали, что не каждый сможет выстоять.
После войны Ивану Алексеевичу писали однополчане из Совета ветеранов кубанской казачьей дивизии. Они сообщали, что в городском музее Туапсе есть стенд, посвященный их подвигу, что там находятся многотиражные газеты с заметками политрука минометной батареи 9-й Гвардейской кубанской казачьей дивизии Балибалова.
Он был награжден медалью «За оборону Кавказа», но медаль эту он получил после войны, уже в Кемерово, гораздо позже, чем медаль «За победу над Германией».
В 1942 году он был ранен и направлен в Ташкент, куда к нему приехала жена с дочкой – моя Прабабушка с Бабушкой.Иван Алексеевич считал, что их приезд был для него подобен глотку воздуха. Он после болезни ранения на Кавказе долго не мог восстановить силы, в Ташкенте их, курсантов, почти каждую ночь поднимали по тревоге и, они патрулировали город, а там была не простая обстановка. После учебы ему предстояло воевать в резерве Главнокомандующего, на самых тяжелых направлениях. Предстояло командовать батареей «сорокопяток», это значит бить прямой наводкой по немецким танкам. Шансов остаться в живых было немного.
Там впервые мы все трое сфотографировались. Той фотографией дед очень дорожил. После войны он иногда шутил, что это было его тайное оружие. Действительно, этот приезд дал ему необходимый заряд энергии, воли и веры в свои силы.
8 января 1944 г. он пишет маме: «… Я стоял на перроне до тех пор, пока не скрылись огни твоего поезда. Ты уходила в ночь и, может быть, навсегда. Так я подумал, когда провожал тебя глазами и сердцем. Тяжело было на душе, очень тяжело… Нам предстоит с тобой пережить еще одну тревожную годину… 1 февраля я покидаю Ташкент. Для меня это неожиданно. Но ничего. Ехать туда все равно нужно. Поеду, видимо, в столицу…»
Наши войска наступали. Вот письмо от 26 августа 1944 года: «Здравствуй, родная! Ну, вот я опять на войне, участвовал в прорыве обороны противника северо-западнее г. Яссы, за что в числе всех участников получил благодарность от нашего Сталина в приказе по войскам Второго Украинского фронта от 22 августа 1944 г. Часть моих ребят представили к правительственной награде… Вспоминаешь тот день — он кажется нам праздником. Было очень людно и шумно, хотя немного и опасно для костей. Ну, пока все обошлось благополучно. Могу только тебе при этом сообщить такую деталь. Читай: в приказе т. Сталина от 22 августа сказано, что за три дня боев прорвали оборону в глубину 60 км, а я за эти дни проехал 200 км по сопкам, падям и прочим городам и лесам. Словом, было очень жарко и спать не приходилось… Скоро будем в Галаце…» Это уже Румыния.
А Венгрию дед по словам бабушки вспоминал часто, но писать о тех событиях не мог. Даже когда слушал песню Исаковского «Враги сожгли родную хату», то после слов : «А на груди его светилась медаль за город Будапешт», он смахивал слезинку с глаз.
После Венгрии путь отца лежал через Югославию в австрийские Альпы.
Последнее письмо с фронта он написал 27 апреля 1945:«Здравствуй, Асенька! Получил я от тебя кучу писем. Очень рад… Да, конец войне виден. Я все по-прежнему на переднем крае… Сейчас я в горах и лесах Австрии.… Думаю, еще на мою долю выпадет один, два тяжелых боя. И это будет все. И Победа».
О тяжелых апрельских боях он пишет в нескольких письмах: «…Должен тебе сказать, что апрель был для меня очень тяжелым месяцем. Попадал в сложные переплеты и только, видно, — судьба, не упасть на этом месте… Это были для меня, пожалуй, самые тяжелые дни нынешней весны. Но, благодаря, видимо, твоим молитвам, пуля минула солдата и снаряд стороной пролетел. Словом, все обошлось благополучно. Я выполнил задачу почти без потерь и за это получил орден Александра Невского».
Иван Алексеевич всегда гордился этим орденом, но почти не рассказывал о том, при каких обстоятельствах он — старший лейтенант, командир батареи — был удостоен этого полководческого ордена. Спустя много лет бабушка кратко записала его рассказ.
Наши воины отмечали День Победы, батарея отца стояла в лесу, западнее австрийского города Грац. Вдруг вечером 10 мая его вызывают в штаб. Там его знакомят с майором из контрразведки «Смерш», после краткого разговора приглашают на совещание. В совещании участвовал очень небольшой состав командиров. Майор из «Смерша» сообщает, что в расположение их воинской части движется большая колонна немцев с оружием, чтобы сдаться в плен американцам, которые стояли неподалеку. Была поставлена боевая задача — не пропустить вооруженную колонну, задержать и разоружить. Ему было предложено возглавить операцию, по возможности заставить фашистов сдаться в плен и удерживать их до подхода основных частей Красной Армии.
Он получил право лично подобрать людей для этой операции. Он говорил, что это было очень важно, потому что наших там было немного — несколько сотен, а немцев — несколько тысяч, никто не знал точно, сколько их и как они себя поведут. Поэтому отец взял тех, кого хорошо знал и на кого можно было положиться. Всю ночь они готовились к этой «встрече», расставляли орудия, чтобы создать видимость крупного соединения. Наконец утром, часов в десять, показалась колонна немцев. Дед рассказывал дочке, что вид у них был усталый и подавленный. Дед через переводчика предложил им сдать оружие. Немцы запросили время на совещание. Наши решили дать им несколько минут, но на всякий случай отец дал громкую команду приготовиться к бою. Посоветовавшись, немцы спросили об условиях сдачи в плен. Тогда в переговоры вступили офицеры контрразведки, начали уточняться детали. Это продолжалось довольно долго. Все это время отец держал орудия в боевой готовности. Оказалось, что немцев было приблизительно 5-8 тысяч человек, а наших во главе с отцом всего сотни три.
Нервы были напряжены до предела. Но, как вспоминал отец, немцам тоже не хотелось умирать, они знали, что война ими проиграна, а нашим тем более не хотелось погибать. Ведь уже отметили Победу! И здесь проявился настоящий русский характер: терпение, настойчивость и благородство к поверженным врагам. Отец говорил, что они не испытывали уже злости, видя немцев. Однако они не допускали и мысли, чтобы позволить им уйти в американский сектор.
Потом немцы стали подходить к краю дороги, складывать оружие и строиться в колонну. Это продолжалось несколько часов. Не было сделано ни одного выстрела. Вся группировка противника сдалась в плен, хотя и была хорошо вооружена. Подошли части Красной Армии, повели пленных немцев, а балибаловцы вернулись в расположение своих войск. Все участники этой операции были награждены. Отца за проведение этой операции отметили полководческим орденом Александра Невского и внеочередным присвоением воинского звания капитана.
И вот отрывок из последнего письма с фронта.
9 мая. Утро ясное, солнечное. Кругом оживление. Начались митинги. Доносятся крики «ура». У нас в части тоже митинг — после едем вперед. Навстречу идут небольшими группками пацаны, одетые в немецкую форму. Моя машина останавливается на краю пыльной улицы. Выхожу из кабины. Ко мне бежит невысокий паренек, оборванный, в черной старенькой шляпе, босиком. Лицо бронзовое, глаза черные, горят углями. Кричит по-русски:
— Здравствуйте.
За ним второй. Оба протягивают мне руки, смеются.
— Мы ростовские.
Я в этот момент пережил все, понял все. На глазах у меня навернулись слезы, еле сдержался. «Так вот во имя чего ты, Иван Алексеевич, пришел в эти края, пролил кровь, пережил страшные дни 41 -го, вынес все тяжести войны, — вытащить этого паренька из рабства. Ты это сделал, выполнив свой долг до конца. И от осознания этого так радостно стало на душе, я почувствовал в это мгновение себя большим человеком, утверждающим на Земле счастье…
О Дедушке
Труженик тыла — мой дедушка Малашевич Азарий Сергеевич.
Вот что рассказал мой дедушка о войне.Ему тогда было 15 лет, он всю войну работал на пороховом заводе в городе Кемерово. Его рассказ напечатан в журнале «Красная Горка», который издаётся в городе Кемерове.
«В октябре 1940 году я поступил в ремесленное училище в городе Кемерово. Нам выдали красивую форму. Учить стали не только по школьной программе, но и токарному делу. Мне очень нравилось в училище, и родители были довольны. В конце мая 1941 они со старшим братом уехали на Украину. Я перешёл жить в общежитие училища. В комнате нас было 5 человек, было чисто, уютно. Были воспитатели, была прекрасная столовая, где нас кормили бесплатно.
И вот война! Нас сразу вызвали всех в училище, по ускоренной программе обучили, а сентябре тех, кто не подлежал призыву в армию, оформили на завод. Я попал в цех, где делали тару для пороха и корпуса мин. Я тогда был очень маленького роста, так мне к станку подставили ящик , и я стал «токарить». Вскоре сдал на разряд, на этом учёба и закончилась. Рабочий день вначале был 8 часов, а потом, несмотря на возраст 15 лет, мы стали работать по 12 часов. Вскоре ввели продуктовые карточки, в общежитии не стало ни воспитателей, ни уборщиц. Мы, подростки, остались там одни. Придешь после работы, есть нечего, ребята в карты режутся, вещи проигрывают. В конце 1941 года к нам поселили эвакуированных ребят из Пскова и Ленинграда. В комнатах сделали нары в три яруса, вместо пяти поселили по 15 человек в каждую комнату.
Поздней осенью приехали с Украины мои родители, им удалось, бросив все, буквально в последнюю минуту эвакуироваться. Родители поселились в другом районе города. Я ходил к ним на выходные, с транспортом стало совсем плохо. В феврале 1942 года умер отец, брат ушел на фронт. Мы с мамой поселились в бараке недалеко от завода. В одной комнате нас жило две семьи, только через год нам дали отдельную комнату.
Трудились мы, мальчишки, самоотверженно. Если приходили вагоны с тарой, то шли разгружать, хотя нам, несовершеннолетним, на сверхурочные можно было не ходить. Или, например, мастер объявляет, что на следующий день идём на пятое производство грузить порох, а он , мокрый, вмешочках по 8-16 килограммов весом. Зимой холодно, валенки быстро промокают. Чтобы не простудиться, приходилось подкрепляться спиртом (В нем промывали порох), а закусить зачастую было нечем, в обед съедали весь дневной паёк хлеба. Из дома тоже много не принесёшь, мать не работала, жили на мою зарплату.
Когда готовилось наступление на фронте, то во всем районе объявляли аврал, надо было срочно отправлять на фронт порох разного типа, снаряды, мины. Снимали с учебы школьников с 7 по 10 классы, продавцов , служащих разных учреждений. И наш цех пустел, все шли на пороховое производство и работали сутками, безо всяких норм, пока не отправляли на фронт нужное количество пороха и снарядов.
Завод был военный, а мы, случалось, нарушали дисциплину. По законам военного времени за нарушение дисциплины должны были отдавать под суд, но заводское начальство старалось своих рабочих под суд не отдавать, назначали до двух недель гауптвахты. Однажды и я проштрафился, мне назначили три дня гауптвахты. Это означало, что я должен был жить в изоляторе, а после своей работы ночью выгребать из печи огарки медного колчедана на первом производстве.
Руководство завода относилось к нам строго, но заботливо. Для нас, несовершеннолетних, выделялись особые талоны на горячее питание. Во время войны почти не было выходных дней, были отменены отпуска, но нас каждое лето на две недели отправляли в дом отдыха.
В октябре 1942 года я вступил в комсомол. И хотя мне никто не поручал, стал я в своем цехе проводить политинформации, притащил карту Советского Союза и флажками отмечал линию фронта, в обеденный перерыв читал вслух газеты. Сначала надо мной рабочие посмеивались, а потом бросили домино и стали подсаживаться, слушать, обсуждать сообщения Совинформбюро о положении на фронте.
На заводе организовывали фронтовые бригады, брали повышенные обязательства. Много вносилось рационализаторских предложений, мы старались все делать для фронта, для победы. Когда наши войска перешли в наступление, пороха потребовалось еще больше, постоянно устраивали трудовые вахты, участвовали в движении стахановцев. В конце войны на нашем производстве, как и на других, стали проводить вечера стахановцев, меня тоже на них приглашали. Норму я всегда перевыполнял, умел работать почти на всех станках, что были в нашем цехе. В конце войны меня поставили работать нормировщиком, так как я знал все операции.
Производство пороха было не только тяжелым, но и опасным. Помню несколько крупных взрывов, когда гибли люди. Завод и весь район были засекречены, о нас нельзя было писать в городских и центральных газетах, только в заводской многотиражке. Все это вспоминали мы тогда, 9 мая 45-го за праздничным столом, многие плакали. Да, этот праздник действительно «со слезами на глазах».
А ещё год Победы запомнился мне вот чем. Нас, бывших ремесленников, завком послал в санаторий. Там нас лечили, хорошо кормили. И вдруг после этого я начал расти, за полгода вымахал под потолок. В войну я был маленького роста и меня прозвали Малыш, а тут стал 185 см ростом. Больше уже никогда меня так не называли».
Дедушка был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов».